солдаты уже обсуждали планы по силовому подавлению восставших с помощью полков из соседних губерний.
Каким-то чудом ещё не пролилось слишком много крови. Хотя ладно, хватит ломать комедию, никакого чуда не было. Просто они зря выпустили моих друзей, особенно Кристину, ставшей координатором всех действий.
Однако власть же не могла повязать всех. В плане, та же Кристина обладает чудовищной силой, Виктор и ещё с сотню участников Венца Эволлюции также являются значимым стратегическим ресурсом. Их можно посадить, но а что потом?
Что уж говорить, на моей стороне и некоторые преподаватели, дворяне, которые искренне не понимают, за что их и их коллег вяжут. «Долг и право» ведь реально слова плохого не сказал в адрес текущей власти, скорее даже наоборот.
В результате долго держать большинство моих товарищей было невозможно. Часть выпустили, решив, что без меня там всё накроется. Я стал этакой жертвой для показательной расправы. Всех они подавить не могут? Но одного меня — вполне. Только вот в результате власть получила лишь забастовки, баррикады, а также потенциальное восстание военных.
Да, как только до фронта дошло сведение, что белые снова схватили героя войны Александра Лебедева, бывшего безродного, в одиночку на своём горбу протащившего раненых солдат в битве за Варшавой под палящим взором Кайзера… вы только вдумайтесь, настоящий патриот сражавшийся за свою страну не желая сил и не прося наград сидит в тюрьме, его пытают и готовят к казни! Многих это возмутило, особенно на фоне моих недавних действий и моей всяческой помощи фронту.
И Петроград уже начал бояться, ведь некоторые генералы могут на фоне всего этого взять и развернуться, войти в столицу и посадить на трон кого-то другого, а может и сформировать временное правительство. Меньшевики и большевики не дремлют. Им только повод дай.
— Господин Лебедев! — вскоре дверь в мою камеру отварилась. — Вы в порядке?
— В полном, что происходит?
Революционер докладывал мне о случившемся. Часть солдат отказалась расстреливать мирных жителей. Сами же жители продолжали бунтовать, покидали рабочие места, заводы встали, улицы перекрыты, к дворцу стягиваются все силы, потому что есть опасение, что разгневанные люди пойдут до Государя.
— А ещё мы захватили оружейную, когда солдаты просто покинули посты и разошлись по домам. Мы можем взять зимний дворец прямо сейчас! Красные нас поддержат, часть офицеров из губерний двигаются к нам, но они тоже давно возмущены действиями Государя.
— Красные, их лидеры, где они?
— Их пока что нет. Всё же после недавних событий… часть сбежала и ждёт поражения нашей державы в войне, а другая либо сидит, либо в бегах. Ну кроме Сталина, этот грабит и убивает, собирая деньги на нужды рабоче-крестьянской армии.
— Я понял вас, — уже снаружи тюрьмы, произнёс я, вдыхая свежий воздух.
— Что прикажите?
И я вышел к людям, их было очень много, многие из них меня и знать не знали. А ещё они не знали, что им делать. Они были злы, возмущены, обижены, однако у них не было лидера. Просто стадо, которое вышло и будет бунтовать, ломать, крушить, поджигать и проливать кровь. Если не взять их под контроль.
Также есть и второй вариант. Их просто подавят силой организованные войска Государя. Как только будет нанесён первый удар, прогремят первые выстрелы, то многие побегут, если не будет того, кто поведёт их за собой на штыки. Это мы уже видели на предновогоднем теракте.
Толпе нужен лидер, иначе она будет не грозной силой, а просто мясом, стадом овец.
И я поднялся на грузовик, окинул взглядом людей, что заполнили собой всю улицу. Сколько же их было здесь… не сосчитать. Тем временем из оружейного склада кто-то уже передаёт винтовки. Революционная риторика даёт о себе знать. Наверняка радикально настроенные красные ждут от меня самой очевидной глупости.
Устроить переворот, убить Государя, начать гражданскую войну и проиграть, когда в страну вернётся Ленин или другие красные лидеры. И тогда они просто заберут власть из моих рук, устроив второй переворот. Ведь я буду ослаблен, белые тоже и соперников просто не останется.
Хотя есть и второй сценарий, где меня просто убьют. Но это всё равно будет на руку красным. Ведь я своими действиями так или иначе ослаблю их заклятых врагов. Кроме того, я уже разделил дворянское общество. Вон, военные уже думают в Петроград возвращаться.
Представляете если хотя бы одна дивизия сюда вернётся? Да тут гарнизона на десять тысяч человек в лучшем случае. Да, есть рода, да и сама императорская семья полна сильных одарённых. Но знаете, дворяне при переворотах очень долго делают выбор, сомневаются, а затем переходят на сторону явного победителя. Так что и на них полагаться нельзя.
— Друзья! — громко произнёс я, намеренно избегая слова «товарищи», «леди», «господа». — Я рад видеть вашу сплочённость, ваше рвение и пламя ваших сердец! И мне очень приятно осознавать, что вы не остались в стороне! Однако прошу вас, расходитесь!
И тут же на лицах людей появилось искреннее возмущение, смешанное с непониманием. Шок был настолько силён, что толпа замолкла.
— Господин Лебедев, что вы такое говорите? — чуть ли не шёпотом говорил один из революционеров, пытаясь забраться ко мне на грузовик. — Мы пришли спасать вас, а вы… если мы разойдёмся, вас расстреляют!
— Верно! Неужели вы испугались?! — тут же голос из толпы, наверное, один из красных.
— Ни в коем случае. Кто на фронте воевал, тот уже ничего не боится, — легко отсёк я, при этом не крича, а вкладывая в голос ментальные чары. — Однако, друзья, чего вы хотите добиться своим приходом в дворец?! Солдаты уже ждут вас! Для это и вводилась военная диктатура, чтобы удержать власть! Вы хотите гражданской войны?!
— Мы хотим справедливости, свободы и равенства!
— И вы готовы убить за это своих братьев и отцов?! Может быть своих детей?! Давайте, наши враги только этого и ждут! Да что уж там, веси мир смотрит! Даже наши «союзники» из Антанты только и мечтают как бы мы пали и после не участвовали в делёжке мира! Хотите, чтобы в будущем наша империя была жалкой страной-марионеткой?!
— И что нам просто разойтись?! А затем смотреть как вас расстреливают вместе с другими героями?!
— Никого не расстреляют и я нахожусь в тюрьме по своей воле! — я нагло врал, вернее недоговаривал, но всё же разница здесь небольшая. — А если вы меня хоть сколько-то уважаете,
